Россия попала в технологический разрыв на пути к низкоуглеродной экономике

В июле в ИМЭМО в рамках Глобального энергетического диалога прошел семинар по проблеме технологического разрыва на пути российской декарбонизации.

Как отметила во вступительном слове член дирекции ИМЭМО РАН академик Наталья Иванова, несмотря на то что декарбонизация сейчас вызывает много скептических замечаний со стороны ряда отраслевых специалистов и некоторых ведомств, не признающих важности декарбонизации, этот процесс идет. Проблемы формирования зеленой экономики решаются медленно, но устойчиво. Во всех крупных странах и в России реализуются государственные программы и стратегии, в том числе долгосрочные, по финансированию НИОКР, пилотных проектов, созданию центров и университетских лабораторий, разработке новых технологий. Все это хотя и постепенно, но происходит и в энергетических компаниях, а также на транспорте, в строительстве, металлургии. Сам спектр технологий, которые рождаются в результате такого поиска, рост понимания, что экономика должна быть другой, является очень мощным стимулом для инновационных процессов. Но, как подчеркнула она, на пути декарбонизации российской экономики встала проблема технологического разрыва. Главный докладчик, задавший тон дискуссии, – Игорь Башмаков из Центра энергоэффективности – ХХI век. Он выступил с докладом о перспективах низкоуглеродных технологий в России. Доклад он основывал на исследованиях, проведенных в рамках его центра.

Реакции на потепление

По его мнению, существуют различные реакции в странах на выдвинутую еще в 90-е годы концепцию потепления климата на планете. Первая реакция, как он считает, заключалась в том, чтобы повернуться лицом к будущему и начинать действовать, другими словами, начинать осваивать низкоуглеродные технологии. К этой группе стран, по версии Башмакова, относятся прежде всего государства Евросообщества, а также Великобритания. Вторая реакция характерна наличием колебаний. Характерны в этом плане США, которые сначала занялись решением этой проблемы. Потом была временная остановка, но сегодня американцы снова резко активизировались в плане решения проблемы потепления климата. Третья реакция – это Китай с его активной экспансией на низкоуглеродные рынки. КНР начала с того, что освоила сначала собственный низкоуглеродный огромный рынок и продолжает его осваивать. И это помогает китайцам теперь выходить на международные рынки и там практически доминировать. Реакцию такой страны, как наша, докладчик охарактеризовал так: «Мы смотрим в будущее, повернувшись к нему спиной». Он считает, что такая позиция связана с наличием в России запасов углеводородного сырья и надеждами на его использование. Как заметил докладчик, с «надеждами, что эпоха углеводородного сырья никогда не кончится». Но стоит заметить, что эта позиция поддерживается влиятельными предпринимателями из Российского союза промышленников и предпринимателей (РСПП). Так, именно глава этой организации Александр Шохин рекомендовал пересмотреть подход к борьбе с изменением климата и отказаться от западного, в том числе не копировать европейские проекты с возобновляемыми источниками энергии. По мнению Шохина, при формировании климатической повестки нужно учесть как национальные цели, так и подходы партнеров по БРИКС. Он призвал критически оценить цели по достижению углеродной нейтральности, отметив, что в план закладывали «целый ряд дорогостоящих мероприятий», а из-за закрытия западных рынков для российских экспортеров «надо посмотреть внимательно, насколько они актуальны и реализуемы». Но, с точки зрения Башмакова, это самый неэффективный подход.

К последней группе стран, по мнению Игоря Башмакова, относятся развивающиеся государства, которые намерены идти по пути декарбонизации, но у них очень ограниченные ресурсы, в том числе финансовые. Самая правильная стратегия из всех рассматриваемых стран, как считает докладчик, выбрана Китаем, и он полагает, что экспорт низкоуглеродных технологий из этой страны может составить 500 млрд долл. в 2030 году.

Отечественные проблемы

В основе исследования – следующие вопросы, касающиеся ситуации в России, а именно: за счет каких источников поставок оборудования Россия сможет обеспечить необходимые вводы мощностей? Какова нынешняя ситуация с производством чистых низкоуглеродных технологий в России и каковы планы развития такого производства? Каковы позиции России в технологической гонке в этой сфере? Какого уровня технологической независимости можно ожидать и насколько потребности в оборудовании могут быть покрыты собственным производством или оборудованием с высокими уровнями локализации? Из каких стран может быть импортировано недостающее оборудование?

Прежде всего следует напомнить, что Россия взяла на себя обязательство стать углеродно нейтральной к 2060 году. Как известно, об этом заявил российский президент Владимир Путин, выступая на пленарном заседании международного форума «Российская энергетическая неделя» 13 октября 2021 года. Он тогда подчеркнул:

«Россия на практике будет добиваться углеродной нейтральности своей экономики, и мы ставим здесь конкретный ориентир – не позднее 2060 года».

С точки зрения России, это означает, что объем выбрасываемого в атмосферу углеводорода не будет превышать его объема, поглощаемого природой, в частности лесами и океанами.

Сейчас в России отмечается тревожная динамика выбросов. Как считает Башмаков, пока России не удалось остановить рост выбросов. Выбросы затормозились, но не остановились. Как известно, основным источником выбросов в России является энергетический сектор, доля которого в совокупном выбросе без учета сектора землепользования, изменения землепользования и лесного хозяйства составила в 2020 году 77,9%.

В этой связи он указал на то, что в ходе исследования в отношении России самый большой интерес привлекали так называемые три разрыва. О чем идет речь?

Преодоление технологического разрыва

В амбициях и масштабах применения низкоуглеродных технологий, по мнению Игоря Башмакова, существуют «разрывы»: технологический разрыв, или нехватка экономически доступных низкоуглеродных технологий с высоким уровнем технологической готовности, затем разрыв предложения – нехватка на рынках технологий, услуг по их установке и эксплуатации в масштабах, позволяющих двигаться по намеченным траекториям углеродной нейтральности, наконец, разрыв локализации – нехватка самостоятельно производимого оборудования для снижения рисков возникновения перебоев в поставках импортного оборудования или рисков монопольного диктата цен на этих рынках доминирующими поставщиками, подобно тому как это десятилетиями происходит на рынках ископаемого топлива.

В исследовании основное внимание было уделено ключевым технологиям в таких отраслях, как прежде всего энергетика. На сегодня в России принято много документов, посвященных проблеме достижения технологического суверенитета.

Заметим, что в принципе проблему технологического суверенитета Россия начала решать еще в 2012–2014 годах. Причем нередко путают технологический суверенитет с импортозамещением. Наиболее полное определение технологического суверенитета в последнее время было дано вице-премьером Дмитрием Чернышенко. Так, выступая на форуме «Технопром-2022», он заметил, что общепринятое определение технологического суверенитета отсутствует. Наиболее подходящей по смыслу он посчитал трактовку, которая определяет технологический суверенитет как владение государства критически важными для благосостояния и конкурентоспособности технологиями и способность создавать их самостоятельно, без обращения к другим государствам и формирования зависимости от них.

Башмаков приводит данные анализа 30 ключевых технологий. В электроэнергетике это АЭС, ВЭС, СЭС и сетевые системы накопления энергии. В промышленности – 11 технологий в черной и цветной металлургии, цементной и химической промышленности. В транспорте – электрификация легковых автомобилей и автобусов, производство электробатарей для автомобильного транспорта; установка зарядных станций. В секторе строительства – утепление оболочки зданий, АИТП или автоматизированный индивидуальный тепловой пункт, то есть комплекс устройств для распределения тепловой энергии в помещении и качественно-количественной регулировке теплоносителя одного здания в соответствии с погодными условиями и фактическими потребностями, тепловые насосы, децентрализованное производство электроэнергии на фотоэлектрических установках, производство тепла на солнечных подогревателях и умный учет.

В особую статью Башмаков выделяет водород: производство водорода, электролизеров и производство оборудования для транспорта и хранения водорода и CCUS (улавливание углеводорода, транспортировка, хранение и использование).

Однако, как считает автор, упоминание о низкоуглеродных технологиях в стратегических документах, таких как, например, «Стратегия социально-экономического развития Российской Федерации с низким уровнем выбросов парниковых газов до 2050 года» отсутствует. В частности, нет оценок необходимых масштабов применения низкоуглеродных технологий, нет оценок эффектов от их применения.

По его мнению, задача внедрения низкоуглеродных технологий для достижения углеродной нейтральности в 2022–2023 годах ушла в тень решения другой задачи – обеспечения технологического суверенитета. В последних программных и нормативных документах в составе низкоуглеродных технологий предпочтение отдается развитию АЭС, водородной энергетики, производству электролизеров и систем хранения СО2.

Конечно, главным в докладе являются оценки масштабов внедрения низкоуглеродных технологий и уровень их локализации. И вот как они выглядят.

Касаясь ситуации с низкоуглеродными энергетическими системами или технологиями в России, Башмаков оценивает уровень их технологической готовности по высшей шкале. Напомним читателям, что уровень технологической готовности, или Technology readiness level, – это метод оценки зрелости технологий для принятия решений, касающихся разработки и перехода на новые технологии. Уровень локализации оценивается им на 70–100%. Причем этот уровень, по его мнению, выше, чем в топливной энергетике. Однако масштабы внутреннего рынка существенны только для АЭС и ГЭС. Возобновляемые источники энергии (ВИЭ) в 2020–2022 годах обеспечили 33–57% прироста мощностей. ВИЭ вышли на ценовой паритет либо на оптовых рынках электроэнергии (ВЭС), либо на розничных (СЭС). В России не выпускается сейчас необходимое литиевое сырье для сетевых систем накопления энергии, хотя раньше литий добывался (СССР находился по добыче лития на втором месте в мире после США). Прогнозные запасы лития в России составляют 1 млн т. Всего в мире сейчас добывается порядка 100 тыс. т лития.

Россия экспортирует технологии, касающиеся работы АЭС, ВЭС и СЭС, но масштабы ограниченны. Главная задача в этой связи состоит в масштабировании использования низкоуглеродных технологий (особенно ВИЭ) в самой России и дальнейшее повышение уровня локализации их производства.

С точки зрения промышленности уровень технологической готовности оценивается также по высокой шкале – 5–11, где 11 – наивысший уровень. Уровень локализации заметно ниже, чем в секторе низкоуглеродных энергетических систем. Даже для наилучших доступных технологий (НДТ) низкий уровень локализации (за исключением алюминия) составляет 30–85%. НДТ представляют собой технологии производства продукции, выполнения работ, оказания услуг, определяемые на основе современных достижений науки и техники и наилучшего сочетания критериев достижения целей охраны окружающей среды при наличии технической возможности ее достижения.

Опыта применения технологий с CCUS и водородом у России нет. Нет и производства соответствующего оборудования. Планов на экспорт таких технологий нет.

Главные задачи: реализовать большой потенциал по использованию НДТ до 2030 года, а затем на рынок должны выходить технологии с низким уровнем технологической готовности – водород и CCUS.

В сфере транспорта уровень технологической готовности – 9–11. Уровень локализации – менее 25%. В начале 2023 года доля электромобилей в продажах новых легковых автомобилей в России достигла 1%. Парк электромобилей и электробусов начал быстро расти, но автомобиль в России постепенно превращается из средства передвижения в предмет роскоши. Электромобили и электробусы до 2040 года выходят на ценовой паритет по стоимости владения с автомобилями на двигателях внутреннего сгорания (ДВС). Зарядная инфраструктура динамично создается. Практически все электробусы произведены в России. На импорт электромобилей приходится почти весь прирост их парка, а география импорта резко сдвинулась в сторону Китая.

Главную задачу в сфере транспорта Башмаков видит в повышении уровня локализации производства электромобилей и батарей за счет организации собственного производства лития.

В жилищно-коммунальном секторе уровень технологической готовности оценивается в 9–11. Уровень локализации – 20–98%. Это объясняется тем, что в России налажено серийное производство утеплителей из разных материалов и автоматизированных индивидуальных тепловых пунктов (АИТП), их поставка и монтаж, но… установлено лишь несколько тысяч тепловых насосов. До 2040 года новые жилища или многоквартирные дома (МКД) с низким энергопотреблением и пассивные МКД выходят на паритет по стоимости жизненного цикла со зданиями, соответствующими нынешним требованиям по энергоэффективности.

Текущая рыночная ниша распределенной и микрогенерации – 125–230 МВт. А в США мощность СЭС только на жилых зданиях – 10 ГВт, число установок – 3 млн штук.

Главные задачи на сегодня сводятся для России к масштабированию использования технологий утепления и автоматизированного регулирования подачи тепла до 2030 года, а также к повышению уровня локализации производства прочих технологий до 2030 года с последующим активным масштабированием.

Уровень технологической готовности водородных проектов находится в пределах 8–9. Уровень локализации – 100% по водороду, но очень низкий по электролизерам. В России только начинается создание инфраструктуры для производства и использования водорода за пределами нефтепереработки и нефтегазохимии. Уже появляются отечественные разработки. Но первоначальные планы по производству и экспорту водорода на порядок снижены. Установленная мощность электролизеров равна 25 МВт, или 0,2% от мировой мощности (11 ГВт). Главная задача тут состоит в создании серийного производства электролизеров.

По CCUS уровень технологической готовности составляет 4–9, но уровень локализации очень низкий. Как и в мире в целом, в России рынок CCUS только зарождается. По данным Росстата, в 2022 году в России произведено 1,4 млн т СО2. Кроме того, в процессах производства аммиака было захвачено и использовано на производство карбамида еще 6,9 млн т. Оценки затрат на реализацию технологии очень разнятся, поскольку эмпирических данных крайне мало. В России технологии CCUS в основном находятся на стадии планирования и экспериментов, хотя Россия обладает огромным потенциалом захоронения СО2. Оценки варьируют от 10 до 160 Гт СО2. Поэтому главная задача состоит в запуске пилотных проектов до 2030 года и подготовке почвы для их последующего тиражирования.

Выводы

Разносторонняя и географически сбалансированная международная кооперация в сфере производства низкоуглеродных технологий – это устойчивая и эффективная стратегия для России, у которой масштабы собственного рынка недостаточно велики. На мировых рынках низкоуглеродных технологий доминирует и еще долго будет доминировать Китай. В этом плане доступ к импорту таких технологий и их компонентов для России не закрыт. США и ЕС четко осознали сопряженные с зависимостью от Китая риски и предпринимают существенные усилия для их снижения за счет локализации и развития собственного производства при сохранении возможности широкой кооперации. Вопрос в том, насколько Россия готова углублять технологическую зависимость от Китая и насколько существенными возможностями для ее преодоления она располагает или будет располагать.

Независимая газета