Вице-президент «Фортум» Юрий Ерошин о неэффективности модернизации тепловой генерации в России.
Российская промышленность находится на пороге беспрецедентного эксперимента по искусственному перераспределению около полутора триллионов рублей для продления жизни физически и морально устаревших электростанций. В январе были опубликованы две концепции программы привлечения инвестиций в модернизацию российской тепловой генерации, разработанные Минэкономразвития и Минэнерго. Какая бы из них ни победила – выигравших не окажется. Ведь, несмотря на различия, обе не требуют обосновывать, сколько устаревших мощностей нуждаются в специальных надбавках к рыночной цене на мощность, и никак не связывают механизм распределения этих надбавок и потребность промышленности в мегаваттах.
Такие надбавки стали постепенно появляться с 2010 г. для дополнительного стимулирования инвестиций в определенные сегменты российской электроэнергетики: новую тепловую генерацию, финансируемую по договорам предоставления мощности (ДПМ), возобновляемую энергетику, мусоросжигательные электростанции, объекты генерации в Крыму, в Калининграде. Эти надбавки сейчас составляют значительную часть цены на мощность и продолжают расти.
Полезность этих надбавок и качество связанных с ними конкурентных процедур можно оценивать по-разному, но все их объединяло наличие четкой государственной цели: либо принести в российскую электроэнергетику новую технологию машиностроения (солнечные панели, ветротурбины и проч.), либо решить проблему локального или межрегионального дефицита мощности (ДПМ в целом, Калининград, Крым). Но программа модернизации – а это, по сути, продление ресурса старых советских электростанций – не принесет России никаких принципиально новых технологий, а дефицита мощности нет, и с учетом низкой динамики потребления и роста распределенной генерации нет оснований бояться его появления.
И в богатой мировой практике, оказывается, нет примеров, чтобы крупная страна направляла огромные ресурсы в искусственное продление жизни морально и физически старого генерирующего оборудования. Ведь дополнительное стимулирование работы старых электростанций сокращает долю электроэнергии, производимой на новых и современных электростанциях, и их доходы и вообще стимулы к привлечению высокотехнологичных инвестиций падают. В свою очередь, сокращение стимулов привлечения инвестиций в новые активы с высокой добавленной стоимостью продукции приводит к сокращению вклада этого сегмента экономики и смежных отраслей в ВВП в целом.
Тогда чем можно объяснить такой беспрецедентный эксперимент преднамеренного стимулирования, по сути технологической деградации, тепловой генерации с выделением значительных сумм на поддержание не применяющихся практически нигде в мире технологий производства электроэнергии, разработанных в СССР еще в середине прошлого века? Ведь даже в СССР при плановой, закрытой экономике основные волны развития электроэнергетики (1920–1930-е и 1970–1980-е гг.) были связаны с внедрением нового, высокотехнологичного по тем временам оборудования, но не с восстановлением ресурса старого. Можно привести в пример и «Росатом», который не имел бы сейчас контрактов на строительство атомных электростанций за рубежом, в том числе в странах Евросоюза, если бы просто продлевал парковый ресурс устаревших атомных энергоблоков вместо развития перспективных технологий.
Парадоксально, но, похоже, верный ответ – в источниках происхождения этих полутора триллионов рублей, которые планируется направить на программу модернизации. Если посмотреть на официальные формулировки, станет ясно, что эти средства просто «высвобождаются» в связи с постепенным истечением десятилетних ДПМ, заключенных 8 лет назад с потребителями, – т. е. фактически возникают из ниоткуда. Следовательно, они не стоят «ничего» и их изъятие из карманов промышленных потребителей выглядит логично и естественно, а вся задача сводится к тому, как быстрее и проще распределить их.
Такая теория «бесплатных», «ничейных» денег, которые потребители обязаны платить просто «потому, что обязаны», почему-то твердо поселилась в умах и регуляторов, и энергетиков, хотя не имеет под собой экономического обоснования и в итоге навредит самой же тепловой генерации.
Сейчас потребители электроэнергии добросовестно выполняют обязательства по оплате ДПМ, по истечении этих десятилетних договоров они имеют право рассчитывать на соразмерное уменьшение счетов за электроэнергию. Основные потребители электроэнергии в России – промышленные, аграрные предприятия работают в условиях жесткой конкуренции, занимаются либо экспортом, либо импортозамещением и только поэтому делают в экономику по определению более весомый вклад, чем обремененная избыточным регулированием электроэнергетика. Таким образом, деньги потребителей электроэнергии не только не бесплатные – они имеют более высокую ценность для экономики страны, чем средства самих электроэнергетиков. И дальнейшая возможность распоряжения этими деньгами в отрасли должна быть доказана как качественно, так и количественно, а сам процесс их распределения между энергокомпаниями должен быть организован через прозрачную и конкурентную процедуру (примеров которых множество в той же электроэнергетике).
Полное игнорирование этих соображений превратило написание и обсуждение программы модернизации тепловой генерации в распределение и оформления наследства, которое по определению бесплатно для наследников и должно доставаться им по праву. В число претендентов на наследство ДПМ постепенно включается все более широкий круг «родственников». К открывшей возможность получения «наследства ДПМ» тепловой генерации примкнули «братья и сестры» от электрических сетей, возобновляемой и атомной энергетики, вскоре согласно классическому сценарию объявился «дальний родственник» – руководство энергохолдингом Дальнего Востока, также заявившее свое право на долю «наследства». При этом, например, в модели Минэнерго предполагается, что претенденты со стороны тепловой генерации будут допускаться до части «наследства ДПМ» в зависимости от возраста и трудового стажа. А вот возможность прямой ценовой конкуренции генерирующих компаний за новые «модернизационные ДПМ» преднамеренно занижается и допускается лишь на этапе, который в официальной презентации называется просто «переторжка». Острота планируемой конкуренции в нем не раскрывается, этот этап может даже не состояться, что опять же логично, так как конкуренция может рассорить наследников, а это задачей распределения наследства не является.
В логике «наследства ДПМ» действительно становится лишней методика распределения объемов модернизации во времени в условиях меняющегося потребления электроэнергии. Хотя ошибка прогнозирования даже первоначальной программы ДПМ (когда генкомпании вводили новые объекты генерации в основном в срок от 0 до 5 лет с момента подписания контракта) оказалась значительной. Насколько же более серьезные ошибки прогнозирования будут в объемах модернизации, если поставки мегаватт «с восстановленным ресурсом» начнутся не ранее чем через 4 года?
В конечном счете ограничений в распределении «наследства» осталось лишь два – собственно его размер, т. е. ограничение темпа роста тарифа уровнем инфляции, и стремление «никого не обидеть», – поэтому круг претендентов постоянно расширяется.
Судьба наследников крупных состояний обычно незавидна: как говорится, дешево досталось – легко потерялось. Но самая тяжелая участь выпадет на долю российской тепловой генерации и энергомашиностроения, ведь основу проектов модернизации предполагается сформировать из уже не использующихся практически нигде в мире в силу технологической отсталости конденсационных паросиловых газовых блоков, угольных блоков, введенных в 1960–1980 гг., а также из оборудования неблочных ТЭС, введенного не позднее 1978 г. То есть вместо того, чтобы начать делать современные автомобили, к чему пусть потом и кровью, но приближаются в Тольятти, энергетики за полтора триллиона рублей будут в очередной раз перебирать движки «нестареющей» вазовской «классики».
Простая арифметика: к моменту завершения первого «модернизационного ДПМ» в 2022 + 15 = 2037 г. самому молодому из «модернизированных» блоков, введенному во второй половине 1980-х гг., будет около 50 лет, а самому молодому «модернизированному» комплексу оборудования неблочных ТЭС – около 60 лет. Следовательно, технологическое отставание когда-то передовой отечественной тепловой электрогенерации от мировой не сократится, а увеличится, не говоря о пропасти в энергомашиностроении.
И это будет заслуженным последствием пренебрежительного отношения к законам экономики и конкуренции, которые, как многократно доказано, работают не менее точно, чем законы физики, термодинамики и электротехники.
Сообщество потребителей энергии
